Мы продолжаем серию материалов «Другие города». О непростой жизни в городе Хофе, что расположился на самом севере Баварии, с чудесным юмором и неподражаемой самоиронией рассказывает Борис Егоров.

Папаня мой немцам не доверял

Папаня мой покойный после войны работал, как нынче выражаются, в силовой структуре. На площади Дзержинского. И время от времени ездил за бугор. Египет я не застал — не было меня еще в наличии. (Кстати, сестра моя в Каире родилась, и старший брат ее дразнил: «Египтянка!» На что она отвечала: «Тульский дурак!»)

Из Швейцарии в памяти остались только конские каштаны и хрустящие пакеты в самолете — в которые меня, бедняжку, выворачивало.

А вот Германию помню хорошо. Мы прожили там с 1961-го по 1963-й. Тогда еще были отдельно ФРГ, ГДР и… напряженная политическая обстановка. При посольстве СССР в ФРГ имелась четырехклассная школа, поэтому из троих детей с родителями поехал я один.

Папаня мой к немцам относился плохо. Он даже запретил мне учить немецкий язык в школе. То ли это у него было «эхо прошедшей войны», то ли решение вопросов конспирации — не знаю. После папаниных инструктажей, подкрепленных перспективой хорошо знакомого мне ремня, я тоже относился к коренному населению настороженно. Ну, как же — придешь с маманей в немецкий магазин, так продавщица обязательно сунет какую-нибудь игрушку-жвачку-шоколадку. И с подозрительной улыбкой похлопает по щечке. Все эти дары данайцев я был обязан сдавать отцу из в рук в руки. А чтобы у меня не было повода к соблазну и преткновению, папаня возмещал мне убытки абсолютно идентичной фигней, но купленной в кооперативе посольства.

Еще причина была не доверять немцам. Меня там украли. Я нарушил приказ не покидать территорию посольства, пошел собирать какие-то ягоды, и незнакомый дядька взял меня за руку и увел. Мы с ним долго сидели на скамейке, потом прибежал еще один фашист, и меня оставили одного. История темная, никто мне ничего не объяснил. Маманя, помню, плакала: «Хочу домой!» Из обрывков разговоров я только понял, что похожий на меня мальчишка пытался проникнуть в здание посольства. Но — ЧК не спит, ЧК не дремлет. Застукали его.

Это я все к чему? Да к тому, что, когда супруга моя бывшая начала разговоры о переезде в Германию, я сразу сказал — не поеду. Но не из-за своего «грубо-агрессивного шовинизма». Нету его у меня. За пятьдесят прошедших после Бонна лет я уяснил для себя, что немцы, чукчи, евреи, эфиопы — короче, все люди на земле — ничем не хуже и не лучше меня. Будешь сам человеком — и отношение к тебе будет человеческое. Поэтому причины моего отказа на переезд были проще. Незаработанный кусок хлеба у меня долго жуется и с трудом глотается. Я сказал своей фрау: «Буровых мастеров в Неметчине и молодых хватает. Тем более там и бурить-то уже негде. Все пробурено до нас. А как строитель — я там никому не нужен с моим качеством».

Но поехать все ж таки пришлось. По состоянию здоровья.

Человек человеку — кто?

И вот она — Германия. Такая же теплая и зеленая, как в детстве. Городок Хоф, в котором я живу нынче, — сравнительно небольшой. Из конца в конец по-любому — на автобусе уйдет не больше получаса. Народу здесь живет примерно тысяч пятьдесят. Сколько из них немцев — я не знаю. Но у меня такое ощущение, что здесь гораздо чаще на улице или в магазине можно услышать русскую, турецкую или не поймешь какую речь, нежели язык… титульной нации. Есть у меня местный приятель Вальтер — водитель-дальнобойщик. Как-то я на своем англо-немецком винегрете спросил у него, как он к мигрантам относится. Вальтер, прихлебывая пиво, пожал плечами и ухмыльнулся: «По-разному. Вот с тобой у меня много общего, поэтому мне без разницы — откуда ты и кто по национальности. И я с гораздо большим удовольствием буду с тобой пиво пить, чем слушать в автобусе или магазине оглушительные крики на не поймешь каком языке теток, замотанных тряпками от макушки до пяток. И вообще. Если так дальше пойдет, то я скоро стану национальным меньшинством». И Вальтер засмеялся. А в ответ на мой вопрос о нынешнем бардаке между Россией и Германией Вальтер вообще ответил философически: «Правительства приходят и уходят. А народы — остаются». Глубоко копнул, однако…

Кстати, о приятелях. Тут даже незнакомые люди не проходят мимо, если им кажется, что кому-то нужна помощь. Первое время я рассекал по городу на инвалидной коляске. И вот еду через дорогу и сослепу ткнулся в бордюр далеко от пандуса — которые тут есть везде. Пока думал, как заехать, от автобусной остановки прибежали люди, взялись за коляску и поставили ее на тротуар. Поулыбались и вернулись обратно. У меня аж в носу защекотало. Да и сейчас, когда с костыликом прогуливаюсь, стоит остановиться, ухватиться за столб, чтоб передохнуть, обязательно кто-нибудь подойдет. Типа, алле, вы помирать собрались? Но при всем при этом, живут все здесь обособленно. Соседи мило друг другу улыбаются, здороваются. Но беспокоить друг друга не принято. Я как-то соседа на старой квартире довел до остолбенения, когда чисто по-русски зашел к нему за солью. Он потом при встречах со мной как-то нервно улыбался.

А, с другой стороны, недавно немцы ухитрились меня удивить. Когда жил на старой квартире, не раз появлялась мысль, что при здешней людской обособленности я могу крякнуть и меня даже по запаху не найдут. Все платежи берутся со счета автоматом. А только этот вопрос и волнует местных чиновников. Так что лежать мне в этой хате, пока не… мумифицируюсь.

Ан нет! На новой хате — сюрприз. Как-то вечером — звонок в дверь. Я махнул рукой — без телефонного звонка только мормоны да иеговисты шляются. А тут — опять звонят. И настойчиво! Ну, думаю, заразы…

Открываю — куча народа. На первом плане — фрау в годах, с места в карьер затарахтела без передышки. Я с натугой вспомнил, что это вроде хозяйка квартиры. До нее дошло, что я ни кляпа не понимаю, прервала монолог, забежала ко мне в коридор и… разлеглась на полу! Я с перепугу аж по-немецки заорал: «Mein Gott! Stehen Sie auf, bitte!» Фрау бодро вскочила и начала бегать от окна к окну, дергая ремешки закрытых жалюзи. До меня стало постепенно доходить. Оказывается, соседи два дня меня не видели во дворе, музыка не играла и песен я не орал. И жалюзи закрыты круглосуточно были. Учитывая мой дохлый вид и одинокий образ жизни, соседи подняли на уши и квартировладельцев, и управдома, и даже полицию. Поэтому, если бы я и на второй звонок не отреагировал, они бы вскрыли дверь. Так что местный социум стандартным определениям не поддается.

И тут мамзель открыла рот…

Обхождение здесь галантерейное. Все так и норовят друг дружке дорогу уступить — в лифте, в магазине, в автобусе. Кое-кто из наших переселенцев очень любит шипеть из подворотни: «Все у них фальшивое! И улыбки деланные. Хрен его знает, что он про тебя думает, а лыбится, вроде ты ему родня!» Я первое время напоминал им слова какого-то хорошего человека: «Что вы предпочтете — формальную улыбку или искреннее хамство?» А потом плюнул. Осталось только тягучее недоумение — если тебе здесь так уж не нравится, то кой черт ты тут сидишь? Езжай домой! Ах, дома бесплатно не кормят. Работать надо. Ну и сиди тогда, не шипи…

Мне нравится, как живут местные турки. В отличие от русскоязычных переселенцев, сидящих в основном по своим норкам, турки держатся вместе и в защите не нуждаются. Они на этот счет молодцы. И не дай бог кого-нибудь из них обидят местные бюрократы — все на дыбы встают. И в здешнее общество, хоть и живут сами по себе, турки вполне вписываются.

Честно сказать, у меня внутри отношение к нашим переселенцам… сложное. Я их через полгода разделил для себя на две категории. Первая — это те, кто рванул на историческую родину сразу, как только появилась возможность. (А кое-кто и сам себе такую возможность делал.) Они прошли и через бараки лагерей для переселенцев, и через весьма — несмотря на настойчивые приглашения властей — прохладное отношение встречающих. Они не сидели на пособиях, не ждали милостей от природы. Учили язык, подтверждали дипломы, по-новой переучивались по своим специальностям. В результате сейчас они — действительно полноправные граждане Германии. А вот вторая категория… Эти очень любили ездить в ФРГ в гости к родственникам и принимать их у себя. А вот уехать насовсем — не спешили.

Присматривались. А когда в конце концов переезжали, то подавляющее большинство (из тех, кого я знаю и о ком слышал) сразу успокаивалось. Вселялись в квартиры, за которые платит государство, получали пособия по безработице от него же. На работу они не рвались. Достаточно было сходить в центр по трудоустройству раз в месяц, услышать, что подходящих для них вакансий нет, и можно было смело продолжать околачивать груши. И по субботам ходить за продуктовым пакетом стоимостью в 1 евро, набитым продуктами, срок хранения которых подходит к концу. А то и кончился уже.

Еще во второй категории попадаются такие экземпляры, которые ВСЕ свое тащат с собой. Как-то довелось мне с такими повидаться. Дело было в предновогодние дни. Зазвонил домофонский звонок. По причине наличия отсутствия у меня денег (соцобеспечение что-то там у себя переделывало технически, и меня предупредили, что пособие будет только после праздников) я был трезвый до безобразия. И потому — психосоматически злой. Ну, думаю, падлы… Хватит с меня интеграции. Щас на пальцах буду объяснять сектантам, почем опиум для народа.

Открыл дверь. Стояли мужик и баба. Оба — лет под пятьдесят. С пакетами, в которых что-то глухо позвякивало. По одежке — приличные, а по физиономиям — самое место им в ЛТП. Мамзель открыла рот и заговорила. По ходу, она была уверена, что говорит по-немецки. Я же не разобрал ни единого слова. Сказал ей: «Noch einmal und langsam, bitte!»

Она посмотрела на мужика и пожала плечами. А тот ткнул ее локтем в бок и выдал: «Да ну его на х.. ! Видать, турок какой-то…» Я чисто автоматически среагировал: «Сам ты турок! И х…ми тут особо не раскидывайся!» Надо было видеть, как расцвели их рожи! Не слушая друг друга, они затарахтели одновременно — по-русски, но с явным южным прононсом.

С трудом, но я все же уловил общую идею. Эта пара была переселенцами из Украины, из-под Днепропетровска. Там они привыкли, что праздники празднуются всем селом. В любую хату заходи, дуй горилку, жуй сало и бей морды всем подряд — никто не обидится. Праздник потому что. И они решили свои традиции внедрить в местную среду. В тех квартирах, куда они рвались до меня, их не поняли. В одной даже употребили слово «полицай», которое понятно всем. И вот, наконец-то, им повезло. На русскоговорящего попали.

Они стали раскрывать свои пакеты и совать их мне под нос, демонстрируя запасы горючего. По ходу, эта пара была абсолютно уверена, што русак может от счастья умереть, имея возможность нажраться на дармовщинку. Но жизнь давно меня научила, што халява никогда до добра не доводит. Аллергия у меня на халяву. Можно даже сказать — идиосинкразия…

А, с другой стороны, я им где-то сочувствовал и их понимал. Тоскливо в чужой стране. И стал я сам себя уговаривать — типа закуска-то моя. Я их накормлю — то на то и выйдет.

Мужик, похоже, почуял мою слабину, сам расслабился и, занося ногу через мой порог, высказался по запарке: «Х.. с тобой, шо ты москаль! Дома, само собой, я б с тобой на одном поле и срать бы не сел. А тут — уж ладно…»

Я всегда чувствовал, что из меня получился бы хороший боцман. Парусного флота. Такими семиэтажными матюгами я их обложил! Для пущей убедительности помахивая костылем. Сразу до них дошло. Как привидения, испарились. Входная дверь подъезда мягко щелкнула — и вроде мне это все привиделось…

Справедливости ради надо сказать, что во второй категории немцев очень мало. Мне попались статистические данные, в которых я обнаружил, что с 2005 года 80 (!) процентов переселенцев никакого отношения к Германии не имеют. Это жены немцев, мужья немок, их дети, дети детей и так далее и тому подобное. Типа меня, в общем…

Тревожная кнопка и бирка на шею...

Мне по жизни не довелось побывать в суперкрутых больницах. Все больше приходилось здоровье поправлять — или окончательно гробить — в районных больничках. Поэтому, когда я в первый раз залег в местную клинику — всего за два с половиной года мне сделали пять операций, — то поудивлялся вволю. Палаты на два человека, каждому телевизор под потолком, телефон персональный. Туалетная комната, опять же, в каждой палате. Перед носом висит пульт вызова медсестры, которая действительно моментом прибегает. Ниче так, впечатляет. Но больше всего меня поразило, что врачи — вплоть до профессоров — стучат в дверь палаты, прежде чем зайти. Я вспоминал последнюю райбольничку в Казахстане, где лежал с переломом т/б сустава. В некоторых палатах дверей вообще не было, а там, где были — они закрывались только на ночь. Для удобства, так сказать, обслуживающего персонала.

А здесь медсестры — как подружки. Веселые, смешливые. Врачи, конечно, посерьезнее, но тоже не прочь при случае поржать. Так что лежишь, все болит, а настроение — нормальное.

Сутки в клинике обходятся в 10 евро. И медикаменты в здешних аптеках — дороги. Не укупишь их, медикаменты-то. Но можно в медицинской страхкассе купить годовую карту — около ста евро стоит. Имея такую карту, будешь и в больнице бесплатно лежать, и пилюли в аптеках так отдадут. Если б не такая бумага — я бы в трубу вылетел или с голоду бы помер. За прошлый год употребил всяких лекарств почти на две тысячи евро. Где бы я их взял, если у меня после всех обязательных платежей остается где-то две сотни на месяц?

Заканчивая с медициной, скажу, что дома у меня поставили аппарат «домашняя тревожная кнопка». Каждое утро и каждый вечер я должен нажимать зеленую кнопку — типа я еще живой. Первое время забывал — так аппарат начинал моргать, бибикать и орать по-немецки. Нажмешь кнопку — сразу успокоится. На красную кнопку, слава богу, еще не приходилось нажимать. Если ткну в нее — сразу ко мне поедут. Откачивать. (У них и ключи есть от квартиры.) Да, еще медальон на шею можно повесить. На нем тоже кнопка и датчик. Если брякнешься — датчик сам засигналит. Я это украшение не стал носить после того, как неловко на диван приземлился и тревога началась. Еле-еле немецкого языка хватило объяснить, что ехать ко мне не надо. Типа ошибочка вышла…

Доннер и веттер

Вычитал в справочнике, что здесь, в Хофе, климат морской. Интересное кино, думаю. До моря тут пиликать и пиликать. Два лаптя по карте. Да и море морю — рознь. Я на четырех морях побывал. Не сравнить же по погоде Балтику с Каспием.

Зимой здесь… да нету тут зимы. Снег — как привидение. То явится, то растворится. Погода, как правило, так и гуляет вокруг нуля, не отходя далеко. Меня, помню, на смех подняли, когда я собрался на зиму теплые ботинки покупать. И действительно — все в туфлях да в кроссовках шлепают круглый год. А вот летом иногда туговато приходится. Городок расположен… как в яме. Вокруг — горки. Жарко и влажно. А, самое главное, ветерок где-то в небе гуляет. Внизу, у земли, — неподвижное пекло. Конечно, с пустыней Мангышлака не сравнить, где я в молодости работал. Но тогда и к здоровью претензий не было. Первое время я жил в мансарде на 4-м этаже. Вот летом поплясал. Все двери-окна нараспашку, а без толку. Крыша раскаляется, сидишь, как гусь лапчатый в духовке. Разве что без яблок.

Киса, мы чужие…

Все бы вроде ничего. Живи и радуйся. А не получается. Радоваться. Нет ощущения, что я дома. Квартира, по моим понятиям, прекрасная, еды навалом, голый не хожу. Чего еще надо? А хрен ее знает, товарищ майор. Типа «…но все так же ночью снится мне деревня — отпустить меня не хочет Родина моя».

Конечно, в Европе есть очень много хорошего. Но ехать сюда только ради этого хорошего — толку мало. Переездом, по мне, новую жизнь не построишь. Как говорил профессор Преображенский про разруху, так же можно сказать и про Европу. Она должна быть не в клозетах, а в головах.

По мне, сюда если уж и ехать, то молодым. У которых внутрях бурлит неуемное желание объять необъятное. Тем, кто твердо уверен, что у них хватит мозгов и энергии, чтобы самим прокормить себя и свою семью. Тем, кто хочет добиться в здешнем обществе такого положения, при котором не они будут рассылать свои резюме в десятки фирм, а им будут названивать с предложениями работы. Вот тогда, по мне, будет и смысл, и самоуважение. И, естественно, материальный достаток. И не будут больше официальные лица говорить, что русские в Германии — это либо бандюганы и мафиози, либо алкаши и дармоеды.

А напоследок я скажу. Лирически. Поскольку я уже с ярмарки еду. По мне, очень важно не забывать — где ты родился и вырос. Помнить о корнях своих. Людям типа перекати-поле живется легче, но они полностью зависят от ветра, который гоняет их то туда, то сюда. И очень редко этот ветер закатывает перекати-поле куда-то наверх. Все больше… в ямы. С неаппетитным содержимым.

Хочешь узнать больше - читай отзывы

lenta.ru